Самолеты на земле — самолеты в небе (Повести и рассказы) - Александр Русов

Обыватель говорит:

— В современном мире наука и техника — это все. Все для них. Они хозяева жизни. Дышать стало человеку нечем от гари выхлопных газов, рыба мрет в озерах, отравленных химическими отходами, в реках, перегороженных плотинами. Грохот самолетов мешает спать, каждая ракета уносит с собой в небо целое состояние. Не слишком ли дорого обходится человечеству жизнь современных хозяев?

И тогда каждый каминчанин, каждый коловертец, каждый старик и юноша встает на защиту крепости и говорит: нет. Он говорит:

— Земля не может жить без дождя. Человек не может разучиться мыслить. Современное небо не может обойтись без самолетов, а наша страна — без института Крюкова. Мы не меньше вас, товарищ обыватель, любим нашу землю и наше небо. И уж, во всяком случае, больше, чем вы, заботимся об их чистоте.

В такие минуты не отличить коловертца от каминчанина. Старики молодеют, юноши мужают.

Впрочем, внешне коловертца от каминчанина отличить непросто даже в менее критические минуты, а не слишком хорошо знакомый с жизнью Каминска человек и вовсе не найдет между ними различия, Одно время было, правда, распространено мнение, что у каминчан лица устроены иначе, чем у коловертцев. Исходили из того, что лицо — это зеркало души. Что в сердце варится, на лице не утаится. Как будто и взгляд у каминчан иной, и выражение лица другое, более земное, что ли.

Наиболее заметны, пожалуй, различия в способе выражения мыслей. Коловертец не напишет, подобно каминчанину: «Мы обсудили этот вариант модели». Он напишет примерно так: «Представляло определенный интерес обсудить еще один вариант модели, который согласно [1] (библиографическая ссылка) не может не быть принят во внимание при рассмотрении процессов, подобных тем, которые были достаточно подробно рассмотрены в работе [2]». Тем не менее то, что каминчанин склонен определить прилагательным «научный», коловертец называет «наукообразным». Каминчанин говорит: «ученый», коловертец — «научный сотрудник».

От себя добавим, что населяющие Каминск племена коловертцев и каминчан с нетерпением ждут своих историков, бытописателей и этнографов, которые найдут здесь богатый, почти не тронутый их вездесущими коллегами материал.

Что еще, кроме определенных различий в языке и неопределенных во внешности, отличает каминчан от коловертцев?

Воскресенье — это воскресенье, утверждает каминчанин. Если ружье на праздник заряжено, то испортится. Праздник — это праздник. Отдых — это отдых, а работа — работа. Уставший от праведных пятидневных трудов каминчанин отдыхает шестой и седьмой день.

Воскресенье — это, конечно, воскресенье, соглашается с ним коловертец, но не всякое воскресенье — праздник, не всякий вторник — рабочий день.

Работа — это когда ты в крепости и на своем рабочем месте, считает каминчанин, а когда ты вне крепости — это уже не работа.

Коловертец не связывает воедино работу и свое местопребывание. Она всегда с ним, как сердце, печень и легкие.

Если теоретическая кривая идет вверх, а экспериментальная — вниз, то это плохо для кривой, для коловертца и его теории. Тогда коловертец не знает ни сна, ни отдыха: праздник для него не праздник и воскресенье не воскресенье. Сидит коловертец в кругу семьи за воскресным обедом, ест свой суп, смотрит в одну точку, и перед глазами его эта проклятая кривая, которая идет вниз, вместо того чтобы идти вверх.

— Что с тобой? — тревожится жена.

— Папа, почему ты грустный? — спрашивают дети.

Его пытаются развеселить, тянут в кино, дети просят поиграть, побыть с ними — и он идет и играет, но движения его деревянны, и играет он как бы во сне. Измученный, он дает себе слово не вспоминать больше о работе, но это оказывается выше его сил.

Он думает: «Другие живут как люди, а я почему-то не умею». Но измениться не может.

«Ишь, — думает о таком коловертце иной каминчанин, — работает он! Все не работают — он один работает. Ставит из себя бог знает что».

Зато праздник у коловертца может случиться в самое неподходящее для праздника время, когда каминчанин, полный сил после двух выходных дней, приступает к выполнению насущных дел очередной трудовой недели. Этот праздник не отмечен красным числом календаря, началом или концом рабочего дня или каким-либо другим регламентом. Он приходит как бы случайно, в любое время и знаменуется лишь осознанием того, почему кривая, которая должна была пойти вниз, пошла вверх. Это может быть даже не окончательное решение, но путь к нему. Самые тяжелые дни коловертца связаны не столько с неудачами в работе, сколько с тупиком — отсутствием реальной возможности что-либо предпринять, когда он, как слепой, не видит пути.

Но если такой путь вдруг откроется ему однажды, тот день станет праздником. Коловертец будет оживлен за обедом, в играх ничем не уступит детям, а знакомые скажут про него:

— Ну просто мальчишка! А ведь взрослый уже человек.

Вот еще что рассказывают старожилы. Будто бы непродолжительное время техническую политику Каминска осуществляли коловертцы. Первым их нововведением явилось снятие жестких ограничений с продолжительности рабочего дня и заметное смягчение дисциплинарного режима, вторым — резкое увеличение количества поисковых исследований. Примерно через месяц после этого случился в Каминске сильный пожар, причина которого так и не была окончательно установлена.

Загорелось ночью. Огонь подбирался к химическому складу с горючим, и это грозило большой бедой. Коловертцы собрались на спешное совещание. Из шестнадцати вариантов ликвидации пожара, среди которых было предложение послать кого-нибудь на машине в город за пожарной машиной, поскольку телефонный кабель оказался поврежденным, организовать встречную полосу огня, применить только что полученные кем-то из химиков огнегасящие добавки, впрочем, не опробованные в реальных условиях, — из этих подробно обсужденных коловертцами шестнадцати вариантов надлежало выбрать один, ибо от принятия правильного решения зависело само существование института Крюкова, директор которого, тов. Крюков, находился в это время в служебной командировке.

Тем временем каминчане под руководством молодого тогда Абанина раздобыли мотопомпу, опустили заборный шланг в Коловерть и принялись гасить огонь. Всем запомнилось, как тихий, сдержанный обычно Абанин ворвался в кабинет заместителя директора по научным вопросам, где шло совещание, в обгоревшем пиджаке и заорал не своим голосом, чтобы срочно открыли склад и обеспечили эвакуацию горючего. Поскольку Абанин был страшен в эту минуту как черт, ему не осмелились не только возразить, но даже ответить толком, и исполнили в точности все так, как он велел.

Когда пожар был ликвидирован внутренними, самодеятельными силами при активной поддержке местной пожарной команды, коловертцы продолжили анализ возможных вариантов тушения пожара и пришли к выводу, что вариант, предложенный Абаниным, был оптимальным.

Тем временем Абанину, проявившему в критический момент незаурядные организаторские способности, было предложено занять освободившееся место заместителя директора, от которого он решительно отказался.

С одной стороны, стать начальником хотят многие. С другой — пойди найди его, когда он действительно нужен. Диалектика тут такая: того, кто сам хочет, руководство не слишком жалует, а тот, кого руководство выдвигает, зачастую отказывается.

— Пойми, — говорят, — дело требует.

— Да разве я не понимаю? — соглашается кандидат. — Только лучше кого-нибудь еще. Я не справлюсь.

— Справишься, — обещают ему.

— Это не для меня.

— Овладеешь, — утешают его.

— А как же основное дело? — обнаруживает себя наконец кандидат. — Не хочу я терять квалификацию. Да и работу свою люблю.

— Не потеряешь, — разъясняют ему. — Ведь ты начальником будешь. Ты будешь идеи выдвигать, а твои подчиненные эти идеи в жизнь воплотят. При твоей-то организованности, — льстят ему, — время свободное оставаться будет, аспиранты будут, лаборанты тоже будут. Зарплата высокая, — искушают его, — чего тебе еще надо?

«А правда, — начинает сомневаться кандидат, — чего мне еще надо? Ведь должен же кто-то заниматься всем этим, чтобы остальные могли спокойно работать в лабораториях, библиотеках, у чертежных досок. И лучше, — думает он, — гораздо лучше будет всем остальным, если их начальником станет человек, так сказать, от лабораторного стола, который понимает истинные нужды и заботы коловертцев и каминчан». Так думает кандидат и в конце концов соглашается.

А другой на его месте упрется и ни в какую. «Знаем, — думает другой, — как это бывает. Много знали таких, что мечтали: мол, и начальником стану, и научной работой заниматься буду (в факультативном порядке, так сказать). Годы миновали, благие намерения послужили материалом для постройки известной дороги в преисподнюю, а на библиотеку, на аспирантов и на экспериментальную работу так и не осталось ни времени, ни сил. Человека поглотили бумаги, посетители, совещания — неизбывные проблемы земли».